Письмо матери
По статистике московского фонда "Право матери" больше двух тысяч человек погибает в российской армии в год. В 2016 году фонд оказал помощь по 2885 обращениям семей погибших российских военнослужащих.
Лариса Суровцева
Рамонский район, Воронежская область
Сотни матерей после смерти сыновей остаются обреченными на одинокую старость. Лариса Суровцева из Воронежской области одна из них.
Ее сын Никита погиб 26 июля 2012 года года в в/ч 08318 в результате взрыва снаряда на полигоне «Погоново» в Воронежской области. Вместе с ним погиб восемнадцатилетний Дмитрий Некрасов. Солдаты собирали на территории полигона не разорвавшиеся боеприпасы на утилизацию, при разгрузке «Камаза» в руках у Никиты взорвалась граната, Дмитрий погиб по дороге в больницу. Еще одиннадцать человек получили ранения. Солдаты не имели специальной подготовки для того, чтобы заниматься утилизацией. Саперы на полигоне отсутствовали.
Никите было всего двадцать лет. Это письмо его матери.

На моем памятнике можно будет написать две даты смерти. Первая – день гибели моего сына, тогда умерла моя душа. И вторая – когда меня фактически не станет. У меня был единственный сын. Моя мечта, моя гордость, моя надежда. Он очень любил нас с бабушкой. Однажды он сказал: «Мама, я наверное, не переживу, если с тобой что-нибудь случится. А вот как получилось. Мы с бабушкой живем, а его нет. Да, наверное, теперь это нельзя назвать живем. Сейчас я просто существую. Живу между небом и землей. На небо рано, а на земле делать нечего.
Жизнь в одно мгновение превратилась в вечный кошмар. В тот самый страшный день, когда по радио на работе я услышала про взрыв на полигоне, где служил мой ребенок, когда не отвечал телефон, когда поехала в военкомат, но там ничего не говорили, и я с ужасом стала понимать, что в моей жизни случилось что-то необъяснимо страшное. Первая кошмарная ночь в моей жизни. Я ничего не сказала маме. А вдруг это не то, о чем я думаю. Ведь со мной этого быть не может.
Я никогда никому не делала ничего плохого. Богу не за что меня наказывать. Но когда наутро ко двору подъехали военком, наша фельдшер и глава администрации, у меня потемнело все в голове. Я не слышала, что говорил военком, а мама трясла меня и кричала: «Что они говорят, Лариса, я не пойму, что они говорят, что ты молчишь…». Фельдшер приехала не зря. Наколола нас уколами, чтобы мы раньше времени не сошли с ума. И вот остались две женщины – убитые, растоптанные, уничтоженные горем.
Когда привезли гроб, хотелось открыть и хоть последний раз взглянуть на сыночка. Обнять, прижаться к нему, да и вообще умереть, чтобы похоронили рядом с ним. Потому что жизнь моя закончилась. Но гроб открыть не дали. Т.к. смотреть там было не на кого. Я это потом поняла, когда в прокуратуре увидела снимок с места трагедии. Несколько секунд мне хватило угадать моего родного сыночка, точнее – то, что осталось от моего родненького, самого любимого и единственного человека в моей жизни. Самое страшное теперь – это раннее утро и поздний вечер, когда остаешься один на один со своими мыслями. Гонишь их прочь, но они мне не подвластны.
Воспоминания затмевают мой рассудок. Для чего мне теперь жить. Мысли о страшной старости, когда окончательно свалюсь от болезни и некому будет стакан воды подать, некому будет спросить: «Как здоровье, мамочка?». А я на своем опыте знаю (маму два раза с того света вытаскивала), если некому за тебя бороться, то врачам ты будешь не нужен. И чтобы не сойти с ума – выхожу на улицу и брожу по двору, стараясь чем-то отвлечься. Но и тут все напоминает о Никитушке. Вот эту яблоньку мы с ним сажали, вот этот кустик он сам посадил, тут он на гвоздь напоролся. Вот тут «мы», тут тоже «мы». А теперь все. Пустота. Для кого цветет эта яблонька, для кого растет этот кустик? Никому ничего не нужно. У меня руки опустились. Все зря. Труды всей моей жизни под откос. Нет сына, не будет теперь у меня внуков. Ради кого жить?

Письмо от командира части, из которого Лариса узнала о смерти сына
Я дом построила, сына вырастила. Все рухнуло в одно мгновенье. Некому теперь вихрем носиться по этому дому, нет моего мечтателя, некому радовать нас с бабушкой. Тоска и одиночество поселились теперь в нашем доме. От нервных переживаний и слез потеряла зрение. Хотя до гибели Никиты зрение было 100%. А теперь с каждым годом вижу все хуже и хуже. И без очков теперь никуда. Как объяснить, что душа болит, какие слова найти? Это моя душевная боль и никто ее не сможет понять и почувствовать. Потому что словами это невозможно объяснить. Я никому не пожелаю оказаться на моем месте, даже врагу.
This site was made on Tilda — a website builder that helps to create a website without any code
Create a website